Третий десяток лет Россия выстраивает «стратегическое партнерство» с Ираном
День за днем. События и публикации 1 апреля 1993 года комментирует обозреватель Аркадий Дубнов*
В номере «Известий» от 1 апреля 1993 года обнаружил весьма любопытную корреспонденцию Максима Юсина (сегодня он работает в «Коммерсанте») об итогах первого визита главы российского МИД Андрея Козырева в Исламскую Республику Иран: «Москва предлагает Тегерану «стратегическое партнерство».
Интересна эта заметка, как минимум, по двум причинам.
Во-первых, она показывает, как мало по существу с тех пор изменилась внешняя политика Ирана, и как значительно изменилась российская внешняя политика. И, во-вторых, по личным причинам: я вспомнил, что чуть позже марта 1993 года я также впервые оказался в Тегеране, где мне пришлось быть задержанным местной полицией почти на день. Я дерзнул улизнуть с экскурсии в мавзолей вождя иранской революции 1979 года имама Хомейни и отправился бродить по Тегерану. А там привлек внимание прохожего тем, что подозрительно долго фотографировал армянскую церковь на фоне огромного портрета Хомейни, которым был украшена глухая стена жилого дома. Разумеется, меня приняли за шпиона… Странно, но подобное повторилось пару лет спустя в Мешхеде, в аэропорту которого бдительные иранские «стражи революции» меня «застукали» со спутниковым телефоном с рисованными кружками орбит на земных полушариях, украшавших внутреннюю крышку его чемодана…
Впрочем, это обычные зарисовки из страны, где правят аятоллы…
«Переговоры с иранскими лидерами показали: мы можем вести с ними диалог, не только не переходя на антизападный, антиамериканский тон, но даже напротив — не скрывая союзнических отношений с Западом», цитирует Юсин Андрея Козырева, подводящего итоги своей поездки в ИРИ.
В этой фразе — вся эволюция наших отношений с Западом за 20 лет и стабильность непрекращающегося «диалога» с Тегераном. Если в 1993-м Москва не скрывала своего романа с Америкой, демонстративно чураясь любых попыток сбиться на антиамериканскую колею, то сегодня картина диаметрально противоположная. Мерилом хорошего тона ныне выглядят любые инвективы в стороны «вашингтонского обкома», «травящего» усыновленных в России детей, закрывающих въезд в США чиновникам, подозреваемым в причастности в гибели Сергея Магнитского.
Россия «нулевых» не смогла найти взаимопонимания с Америкой при Буше-младшем.
Можно много приводить доводов, объясняющих, почему в Москве не нашлось политической воли и достаточного воображения, чтобы остаться в русле российской внешней политики
Все это было…
Вот как писал о российско-иранских отношениях в книге «Post-Imperium» директор Московского центра Карнеги Дмитрий Тренин:
«В 1990-х Москва стала одним из главных поставщиков оружия Ирану. Кроме того, она взялась строить ядерный реактор для АЭС в Бушере после того, как немецкая фирма «Siemens» по политическим причинам вынуждена была выйти из этого проекта. На сегодняшний день после ряда задержек строительство все же завершилось, и в 2011 г. АЭС в Бушере начала вырабатывать электроэнергию. Проект осуществляется под надзором Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ): Россия снабжает Иран ядерным топливом, и ей же оно возвращается в отработанном виде. США и другие страны считают Бушер безопасным в плане нераспространения ядерного оружия и называют его образцом, которому Тегерану стоит следовать в ядерной сфере».
Что касается излома в российско-американских отношениях, то Тренин описывает в своей книге их так:
«…Возможности интеграции в состав Запада (по «французскому образцу», как это называли некоторые в России) в 1990-х годах и интеграции с Западом (в форме «альянса с Альянсом») в начале 2000-х были упущены. Отвергнутая, словно возлюбленный, не пользующийся взаимностью, Россия в середине 2000-х решила восстановить свой великодержавный статус.
Великая держава не подчиняется никому по определению. Россия, заявил Путин, больше не будет «под каблуком» у Америки. Она, согласно официальной концепции путинской эпохи, «поднялась с колен». Страна сохранила ядерное оружие и имеет в своем распоряжении новый мощный инструмент, который к тому же можно в любой момент пустить в ход, — энергоносители. В условиях резкого роста нефтяных цен некоторые даже стали называть этот инструмент «оружием».
С тех пор получивший новый импульс великодержавный менталитет блокировал — или по крайней мере резко ограничивал — дальнейшие интеграционные усилия: великие державы ни с кем не интегрируются, они только интегрируют других».
«Важнейшей темой повестки дня была ситуация в Таджикистане, продолжают рассказывать «Известия» об итогах козыревского визита в Иран. «Мы располагаем сведениями, что таджикская оппозиция готовит крупное наступление против правительственных войск — говорил накануне визита высокопоставленный сотрудник МИД. Учитывая влияние Ирана на исламистские группировки в Таджикистане, мы хотели обсудить этот вопрос с иранскими руководителями», цитирует газета министра иностранных дел России. Судя по всему, Тегеран не ограничивается моральной поддержкой «борцов за веру». По данным российской разведки, на иранской территории существует несколько лагерей, где готовят боевиков для таджикских оппозиционных отрядов. И хотя официально Тегеран опровергает подобные сообщения, Козырев затронул эту щекотливую тему даже в беседе с президентом Рафсанджани. Точки соприкосновения, в конце концов, удалось найти. По словам Козырева, и Тегеран, и Москва заинтересованы в том, чтобы во главе Таджикистана стояло умеренное руководство. Иранцы высказали готовность использовать свое влияние на лидеров оппозиции и попытаться убедить их сесть за стол переговоров».
Действительно, та поездка Козырева сыграла значительную роль, после нее началось прощупывание возможных шагов в межтаджикском примирении. Назначенный незадолго до этого заместителем министра иностранных дел России Анатолий Адамишин вскоре после визита Козырева отправился в Иран для встречи с одним из лидеров таджикской оппозиции Ходжи Акбаром Тураджонзода. Это стало беспрецедентным поступком в истории новой российской дипломатии. Адамишин потом вспоминал о том неожиданно благоприятном впечатлении, которое произвел на него бывший казиколон (глава Духовного управления таджикских мусульман в советское время) образованностью и взвешенностью своих суждений. Спустя год, когда мне довелось оказаться в Тегеране, я был в гостях у Ходжи Акбара Тураджонзода в его доме в Тегеране, который ему предоставили в годы вынужденной эмиграции иранские власти. С тех пор мы встречались множество раз, — в ходе многочисленных раундов переговоров между оппозиций и таджикским правительством, которые закончились подписанием в Москве Мирного соглашения 27 июня 1997 года, положившего конец гражданской войне в Таджикистане и позже, когда Тураджонзода, согласно этому соглашению, в рамках 30-процентной квоты для оппозиции в структурах власти, получил пост вице-премьера таджикского правительства, и после того, как он был отстранен от всех постов, поскольку пользовался слишком большим влиянием в своей стране…
Это выглядит парадоксально, но именно бывший лидер таджикской вооруженной (ее называли также исламо-демократической, но уже после окончания гражданской войны — А.Д.) оппозиции, противостоявшей прокоммунистическому Народному фронту, пользовавшегося поддержкой Москвы, сегодня является единственным видным политиком в Таджикистане, критикующим политику таджикского президента Эмомали Рахмона, подыгрывающего антироссийским фобиям в республике. Очень грустно, что измученный болезнями, разочарованиями и предательствами, Ходжи Акбар Тураджонзода вынужден был отойти от политики, ведь окажись он на посту главы Таджикистана, возможно, по-иному бы сложилась ситуация во всем регионе Центральной Азии. Во всяком случае, можно было бы избежать бессмысленных обострений в таджико-узбекских отношениях, которые сегодня иначе как холодной войной не назовешь. Да и отношения между Москвой и Душанбе выглядели бы гораздо более конструктивными и доверительными, чем ныне…
В первоапрельской статье «Известий» 20-летней давности сегодня интересно читается и еще один пласт российско-иранских отношений.
«…Сделан важный шаг. По словам российского министра, его задачей было продемонстрировать солидарность Москвы с реформаторским курсом иранского президента: «Нет сомнений, что Рафсанджани и министр иностранных дел Велаяти — представители умеренного крыла, они стремятся отойти от жесткого исламского фундаментализма. Однако нельзя забывать, что существует и второй пласт, теневая сцена, на которой действуют совсем другие силы».
Пройдет 12 лет и мир узнает, как зовут человека, ставшего олицетворением этих «сил»; Махмуд Ахмадинежад. Избранный в первый раз президентом Ирана в 2005 году и сменив на этом посту Рафсанджани и Хатами (суперлиберала по иранским меркам — А.Д.), Ахмадинежад стал знаменем консервативного разворота в иранской политике. Через пару месяцев, в июне 2013 года в Иране очередные президентские выборы, за властный пост уже начали борьбу прогрессисты и последователи Ахмадинежада. Наученные печально изматывающим опытом непрекращающейся подготовки к войне с Ираном, Соединенные Штаты после утверждения на второй срок в Белом доме президента Обамы, сменили риторику и ищут ныне пути компромисса с Тегераном в надежде, что это может помочь оппонентам Ахмадинежада на предстоящих выборах. Впервые за многие годы Вашингтон смягчил свою позицию по отношению к странам и компаниям, покупающим иранскую нефть. В современной политике подобный жест дорогого стоит…
А тогда, 20 лет назад Андрей Козырев еще мог позволить себе свой демарш. Как пишет Максим Юсин, «предлагая Тегерану «стратегическое партнерство», Козырев не стал закрывать глаза на такие вопиющие проявления иранского экстремизма, как дело Салмана Рушди. Как стало известно из достоверных источников, российский министр затронул эту неприятную для иранцев тему».
Подобные вольности в отношениях с Ахмадинежадом нынешнее российское руководство себе уже не позволяло.
Мне пришлось дважды наблюдать за встречами Путина с иранским президентом и могу заметить, что не знаю другого иностранного лидера, с которым российскому президенту было так же трудно вести диалог…