Ельцин Центр

Потерянный город…

День за днем. События и публикации 17 июня 1993 года комментирует обозреватель Андрей Жданкин*

Сегодня я не буду сегодня о политике, практически не затрону экономику, тем более, что судя по прессе тех дней, Россия никаких особых потрясений в этих областях не переживала. Конституционное совещание уныло и предсказуемо тянуло свою лямку, Ельцин, Хасбулатов и Руцкой вяло переругивались в СМИ и с всевозможных трибун, Торгово-промышленная палата и Российский союз промышленников и предпринимателей так же вяло тянули каждый на себя одеяло, пытаясь монополизировать функции внешнеэкономического представителя российского бизнеса.

Кравчук прилетел в Москву, Шапошников стал Секретарем Совбеза, Примаков в США встретился с коллегой — директором ЦРУ Вулси, все СМИ активно и заинтересованно обсуждают так и не опубликованный до сих пор Указ Ельцина о госмонополии на производство водки…

В целом, наверное, любая страна мечтает о таком времени, когда отсутствуют потрясения. Вот только в России 90-х такие периоды — к слову — всегда краткосрочные — были не временем, а межвременьем, этаким затишьем, штилем между двумя бурями… Наверное, июнь благотворно сказывался на умонастроениях — все конфликты, если они и вспыхивали, оказывались мелкими, не стоящими внимания.

Просматривал газеты за 17 июня. Зацепила статистика, опубликованная в «Известиях»:

Равнодушно-сухие цифры: в день пропадало около 350 человек, из них живыми возвращались 70… Остальных либо не находили, либо находили, но не живыми…

Подумалось: а ведь с тех пор ситуация практически не улучшилась. Если в «лихие 90-е» в год пропадали до 80 тысяч человек, то сейчас — по разным данным — от 70 до 100 тысяч. И это при том, что население у нас отнюдь не увеличилось.

Я не особо доверяю данным МВД, особенно, если они касаются периода 90-х. Тем не менее, судя по официальным показателям, в 1993-м и 19 94-мгодах было зафиксировано по 84 тысячи пропавших. Потом эти цифры стали снижаться, но в 99-м снова резко пошли вверх. И последние лет 10 ежегодные сводки пропавших состоят из 120 тысяч персоналий.

Что касается процессуальных канонов, то они не изменились за минувшие два десятилетия: как искали 15 лет, так и продолжают искать. Первые пять из этих пятнадцати ищут весьма активно. Того требует закон. Рассылают ориентировки, проводят опознания, сличают фотографии… А по прошествии пяти лет все меняется кардинально (и тоже — по закону). Милицейские начальники на вопрос «ищите?» продолжают отвечать «ищем». Но… Дело передается в архив. И теперь уже — никаких ориентировок, рассылок фотографий по районам, опознания трупов… С этого момента активный поиск пропавшего только на совести его родных и друзей. Ну и, последние годы — волонтеров.

Почему я зацепился за эту коротенькую информацию? Просто вспомнилась не слишком давняя история. У моего очень-очень хорошего знакомого в 2006-м пропал тесть. До этого я пару раз встречался с ним на семейных торжествах — деятельный такой мужчина лет под 70 (стариком его язык не поворачивался назвать), активный, веселый и, что немаловажно, физически очень крепкий.

И вот однажды он пропал. Решил съездить в соседний областной центр за какими-то запчастями для автомобиля, а делобыло в субботу, и не вернулся. Ни через час, ни через три, ни к вечеру. Когда стало ясно, что случилось что-то ужасное, мои друзья помчались в милицию. Замечу, что и он, и она были на тот момент достаточно известными в своем городке журналистами. Тем не менее, дежурный принять заявление о пропаже человека отказался наотрез. Обосновывал это тем, что все равно в выходные заниматься этим делом не будет никто, а потому лучше нести заявление в понедельник, а еще лучше — во вторник, как раз пройдут положенные три дня.

Не знаю, какое затмение нашло на моего друга, но он, вместо того, чтобы настаивать на приеме заявления и немедленном начале поиска, вместо того, чтобы использовать все возможности своей профессии и своего положения, согласился ждать. Во вторник заявление они отнесли, его приняли, задали пару-тройку дежурных вопросов про наличие у тестя любовниц-склонности к выпивке-периодической амнезии. И на этом все закончилось. После этого его и ее регулярно три-четыре раза в год вызывали на опознание трупов каких-то бомжей, а на вопросы о проводимых мероприятиях отвечали «ищем…» Еще в самом начале этой истории я попытался подключить к поиску своих знакомых в московском ГУВД, либо получить от них хоть какие-то ценные советы. Увы, все ограничивалось фразами, суть которых сводилась к «поверь, там, на месте, делают все, что нужно. Им там лучше видно».

А в начале прошлого года молоденькая девушка-следователь пригласила моих знакомых в отделение и сообщила, что дело передается в архив. То есть, активно (в чем проявлялась все эти годы активность — так для них и осталось тайной) человека больше искать не будут.

А буквально через месяц — в марте — тестя нашли. Не милиционеры (на тот момент, если не изменяет память, уже почти полицейские), нет. Его однополчанин по Афгану неожиданно встретил его в областном центре. Буквально, на паперти — перед небольшой церквушкой. Тот просил милостыню. И ничего не помнил из прошлой жизни. Когда родственники забрали его домой, отмыли и провели по врачам, выяснилось, что у старика (теперь уже точно — старика) кроме всяческих естественных для такого образа жизни болячек — следы нескольких неправильно сросшихся переломов. Как сказал знакомый врач, такие бывают, когда человек попадает в ДТП, а точнее — под машину.

Ни мой товарищ, ни его жена не стали выяснять всю предысторию. Не захотели. Им оказалось достаточным того, что родной человек нашелся. Тем более, что потом им пришлосьеще много сил на то, чтобы восстановить документы тестя. Милиция, простите, полиция попыталась «поиметь» свое с этого «хеппи энда». Они хотели повернуть все так, как будто это они разыскали и вернули человека. Родственникам, мол, все равно, кто и как нашел деда, а им, полицейским, видите ли, лишняя «палка» не помешает. Друзья отказали. И для восстановления документов им пришлось потратить почти год и пройти через несколько экспертиз, в том числе, одну генетическую, и три судебных заседания. Ибо на всех «правоохранительных» уровнях, в том числе и судебных, им ставили «палки в колеса». К счастью, все завершилось относительно хорошо — старика документально признали и даже выплатили пенсию за «потерянные» годы. Но вот тот же самый знакомый врач утверждает, что если бы его нашли не через 5 лет, а сразу (надо-то было, всего лишь, вовремя разослать ориентировки по всем окрестным городам), то и здоровье можно было бы восстановить, благо, человек был физически сильный, и память, не исключено, можно было бы вернуть. А сейчас об это речь уже не идет.

Это я к тому, что на сегодня в розыске числятся (именно числятся — не факт, что их ищут) около 120 тысяч человек. Часть — так сказать, «ненайденные остатки» с прошлых периодов, часть — пропавшие недавно. И год от года список разыскиваемых растет. Хотя в МВД утверждают, что находят почти 90 процентов пропавших. Оставлю на их совести выражение «находят». Но даже если полицейские и не кривят душой, это означает, что ежегодно пропадают около 100 тысяч «новеньких».

Статистика утверждает, что примерно половина из пропавших — трудоспособные мужчина или женщина. Каждый третий — ребенок или подросток, каждый десятый — пенсионер. Чаще всего в списках на розыск оказываются рабочие, пенсионеры, бомжи и бизнесмены.

Во всем этом хитросплетении безрадостных милицейских цифр и сводок есть только одна более или менее «оптимистичная» — жертвами уголовных преступлений становятся менее 1процента пропавших из 120 тысяч разыскиваемых. Правда, в абсолютных цифрах это — около 1000 человек ежегодно или трое — ежедневно…

Решил поискать статистику по зарубежным странам. Покопался в иноязычных СМИ. Выяснилось, что и там не все ладно. В Великобритании ежегодно пропадают около 100 000 детей — один ребенок каждые пять минут. При этом организация Parents And Children Together (Родители и дети вместе) в одном из своих докладов утверждала, что в реальности эти данные могут быть и выше — 150 000 пропавших детей каждый год.

Королевская конная полиция Канады в своих отчетах приводит усредненное за 10 лет число ежегодно пропадающих детей — 60 000.

На 31 декабря 2012 года в NCIC (Национальный центр криминальной информации) США числились 87 217 разыскиваемых граждан.

В Германии каждый год более 100 тысяч детей и молодых людей вносятся в списки пропавших без вести…

В принципе, можно привести цифры практически по всем странам мира. Но я не большой любитель статистики, скажу откровенно. Ибо она — наука хитрая. И при должном умении всегда можно любые данные преподнести в нужном свете и любую мысль как поддержать приводимыми цифрами, так и опровергнуть.

Главное тут не количество, а сам факт: пропадают не только у нас. И ищут, я уверен, и у них тоже не самым активным образом, а спустя рукава — иначе чем объяснить тот факт, что международные организации уровня ООН ежегодно призывают заострить внимание на ненадлежащем поиске этих самых пропавших. И, что самое поразительное, речь в этих призывах идет не о странах третьего мира, а о вполне себе развитых, входящих в пресловутую «двадцатку»…

Хотя, от всего этого нам не легче — от 100 до 120 тысяч в розыске из года в год — это один потерянный Сергиев Посад, Щелково или Новый Уренгой…

Один город-призрак…

Андрей Жданкин

Профессиональный журналист. Окончил Московский государственный университет имени Ломоносова. В 1991 году – обозреватель «Российской газеты». После августовских событий (ГКЧП) – официальный пресс-секретарь Государственной комиссии по расследованию деятельности органов КГБ в путче, образованной указом Президента СССР М.Горбачева (комиссия С.Степашина). После «Российской газеты» (пунктирно) – еженедельник «Россия», «Совершенно секретно», несколько журналов «с нуля», участие в избирательных кампаниях федерального уровня.