Ельцин Центр

Дайджесты и комментарии
  • 1991
  • 1992
  • 1993

    Письма, написанные кровью

     
    События и публикации 9 сентября 1992 года
    комментирует обозреватель Игорь Корольков*
     
    Тема предыдущего комментария «Как пить кофе, не проливая его на соседей» настолько обширна, что поводов продолжить ее все новыми и новыми иллюстрациями – едва ли не в каждом номере. Вот и 9 сентября на шестой полосе «Независимая газета» опубликовала маленькую заметку с непропорционально большим заголовком «Капитан внутренней службы может поплатиться за страсть к мордобою». Редакция газеты получила официальное письмо из Главного управления исполнения наказаний (ГУИН) в ответ на публикации газеты о смерти в колонии №1 Саратова осужденного Юрия Лышкова. ГУИН сообщал:
     
    «В ходе проверки установлено: 20 июня 1992 года около 17.30 в медсанчасть учреждения обратился осужденный Лишков с жалобой на боли в животе. При обследовании был установлен диагноз: «тупая травма живота, разрыв селезенки». В областной больнице, расположенной на территории ИТК, Лышкову была произведена хирургическая операция, но, несмотря на принятые меры, он скончался 21.06.92 в 17.40.
     
    Во время обращения в медсанчасть Лышков заявил, что 19.06.92 упал в цехе и ударился о ящик с деталями… Однако другие осужденные показали, что в этот день после окончания рабочей смены начальник отряда капитан внутренней службы Бочкарев в одном из помещений цеха беседовал с Лышковым по поводу уклонения его от работы. После этой беседы Лышков сказал им, что начальник отряда избил его.
     
    По факту смерти Саратовской прокуратурой… возбуждено уголовное дело…»
     
    В 1992 году еще мало писали о том, что происходило в отечественной правоохранительной и пенитенциарной системе. А происходило ужасное: побоями, травлей собак заключенных «воспитывали», приучали к «порядку», ставили на место. Иногда все это проделывали ради удовольствия. Время от времени люди здесь умирали, и родственники получали уведомление, что их сын (муж, брат, отец) скончался от сердечной недостаточности или еще от какой-нибудь распространенной болезни. Проверить это было нельзя, потому что по установленным в Советском Союзе и действующим сегодня правилам мертвых заключенных родственникам не выдают. 
    Тем не менее, именно сюда, в колонии, рвались те, кто сидел в следственных изоляторах. Потому что сам факт пребывания в СИЗО уже был невыносимой пыткой. Приведу фрагмент собственной заметки, опубликованной в «Известиях» 24 апреля 1996 года.
     
    «Смертность в изоляторах Москвы растет в угрожающей прогрессии: 1993 год – 76 человек, 1994-й – 177, 1995-й – 207. В нынешнем году в камерах СИЗО уже скончалось 58 человек.
     
    Люди умирают от нечеловеческих условий содержания. Арестованные не жалуются на плохую еду, грязь, вшей, они просят глоток воздуха и возможность хотя бы сидеть. В камеры, рассчитанные на 30 человек, запихивают больше сотни. Здесь стоит тяжкий, спрессованный дух, замешанный на запахах потных и гниющих тел, параши, дыма сигарет и сырых стен.
     
    Самое страшное время для обитателей изоляторов – лето. В эту пору здесь стоит такая высокая влажность и настолько не хватает кислорода, что не горят спички. Вонючая влага и едкий воздух разъедают глаза. Тела, постоянно покрытые потом, становятся ранами, кожа снимается лоскутами. Арестованный испытывает при этом невыносимые страдания: участок тела без кожи снова покрывается потом, и соль разъедает оголенный участок…
     
    Изоляторы напоминают котлы какого-то адского НИИ времен «холодной войны», где культивируются посевы туберкулеза…
     
    То, что совершается по отношению к людям в следственных изоляторах Москвы, без всяких натяжек можно назвать преступлением против человечности».
     
    Примерно такая же картина была во всех изоляторах России. Никто не нес ответственности за издевательство над людьми, словно такое содержание было как нечто само собой разумеющееся.
     
    В последние годы ситуация в столичных СИЗО несколько изменилась в лучшую сторону. Здесь уже нет той чудовищной скученности. Но люди здесь все равно время от времени умирают. Случай с адвокатом Магницким тому пример.
     
    «На зоне» же положение столь же чудовищно, как и было. В 2008 году «Вестник» фонда «В защиту прав заключенных» опубликовал обращение российских правозащитников к генералу Калинину, тогдашнему директору Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН).
     
    «Мы обращаемся к Вам в связи с тем, – говорится в нем, – что состояние пенитенциарной системы в сегодняшней России уже невозможно назвать иначе, как катастрофическим».
     
    В каждом из номеров «Вестника» – письма из следственных изоляторов и колоний, присланные осужденными или их родственниками. От их чтения волосы встают дыбом! 
     
    «Они меня убивают, ребра сломаны, голова пробита, почки отказывают, ходить я уже не могу. Я стал инвалидом. Они не принимают мои жалобы. Я боюсь за свою жизнь. В случае моей смерти прошу винить учреждение, в котором нахожусь. Шутов Е.Л. 30.03.2008».
     
    Это написанное кровью письмо в Генеральную прокуратуру РФ каким-то образом переправил заключенный ФГУ ИК-6 (город Копейск Челябинской области).
     
    Ниже я приведу выдержки из писем других заключенных, которые в своем докладе «Ликвидировать концентрационные лагеря в Европе!» использовал член Московской Хельсинской группы Лев Пономарев.
     
    Из письма С., ИК-11, город Железнодорожный, Челябинская область.
    «…в карантине меня стали избивать оперативники, начальник отдела безопасности, офицеры отдела за то, что я отказался надеть на рукав повязку. (Красная повязка – признак членства в активе колонии – И.К.) Избиение происходило в присутствии доктора, который дважды приводил меня в сознание. Потом меня увели в оперчасть, где меня избивали двое, угрожали изнасилованием, пытались засунуть головой в унитаз». 
     
    Из коллективного заявления осужденных в ИК Самарской области, май 2008.
    «Мы, осужденные, находящиеся в отряде №29 СУС ИК-6, живем в помещении, непригодном для жилья. Вопреки законам РФ, нас держат в камере… Камера не оборудована вентиляционной системой, потолок обшит листовым железом, на окнах – решетки. На полу, под деревянным настилом, нет утеплителей, прямо под настилом находится бетон, в камере сильный холод, сырость. Из-за сырости и холода мы спим одетыми, в телогрейках».
     
    Из письма осужденного А., ИК-18, Республика Мордовия.
    «Нам каждый день выдают на завтрак, обед и ужин одно и то же месиво, густо заправленное томатной пастой. Что там намешано, непонятно. Нет ни кусочка положенного по нормам мяса, сплошная соя. От такого питания постоянная изжога. Овощей не дают вовсе. Сахара тоже не видим». 
     
    Из письма осужденного Д.,ЛИУ-23 (лечебная колония). Волгоградская область, 03.04.2007.
    «Большинство осужденных работает без оплаты труда. Большая часть осужденных работает на очистке лука. Чистят лук регулярно, без выходных и праздничных дней. Работают на очистке больные туберкулезом. При появлении проверок заключенных на очистку лука не выводят. Осужденные работают в закрытом помещении, где грязь, пыль, луковые пары. Многие жалуются на бронхи и общее недомогание». 
     
    Из письма осужденного Л., Владимирская область, Т-2. Это печально знаменитая Владимирская крытка – закрытая тюрьма для особо опасных. Апрель 2008. 
    «…болею открытой формой туберкулеза, идет необратимый процесс распада легкого и бронха. Состояние здоровья критическое, постоянная повышенная температура тела, слабость и прочие недомогания. Лечения мне никакого не проводят уже третий месяц. Я, находясь в холодных, сырых камерах, постоянно один, ввиду заразности, не принимаю никаких противотуберкулезных препаратов, вообще чувствую себя приговоренным к смерти».
     
    Из письма Х., ИК-24, Озерск, Челябинская область.
    «Нас держат в изоляторах, в сырых холодных камерах, отнимают теплую одежду в зимнее время, раздевают догола, заставляют голыми приседать, затем ставят на растяжки к стене и бьют. Если бы я согласился вступить в «секцию дисциплины и порядка», стать активистом, репрессии ко мне прекратились бы, но тогда я должен буду маршировать, кричать лозунги в адрес администрации, унижать и избивать других осужденных». 
     
    Это лишь малая часть того, что публикуют правозащитные журналы и совершенно ничтожная на фоне того, что происходит в масштабах страны. Тот факт, что систему ГУИН забрали у МВД и передали, как того требует Европа, Министерству юстиции, мало что изменило по сути. Колонии по-прежнему недоступны для общественного контроля. 
    Перефразируя известную поговорку, можно вывести новую: скажите мне, в каких условиях сдержатся в стране заключенные, и я скажу вам, что это за страна.
     
    Жизнь российских колоний – это концентрация отечественного опыта взаимоотношений между властью и народом, наработанного столетиями и усугубленного за последние 90 лет. Пренебрежительное отношение к человеку на воле становилось многократно пренебрежительным за колючей проволокой. 
     
    Задуманные в свое время как кузницы по перековке «непонятливого» населения, они сохранили лишь презрение к человеку, попавшему в «зону». Миллионы прошли через этапы. А еще миллионы пребывали в постоянном ожидании своего часа.
     
    Такая жизнь не могла не повлиять на формирование особого российского характера, создающего непривлекательный образ страны. Тем более что все умное, самобытное, независимое подвергалось беспощадному преследованию, а востребовалось то, что так мудро описал в своей повести «Собачье сердце» Булгаков.
     
    Именно в эти дни, 90 лет назад, юрист Ленин изгнал из России цвет отечественной интеллигенции. Об этом событии в 1992-м году 9 сентября «Российская газета» напомнила статьей Льва Корнешова «Август, 70 лет назад. Изгнание мудрецов». Страна, которая отдает предпочтение не Бердяевым, а Бериям, обречена еще долго удивлять мир своим невежеством, невоспитанностью, небрежением к достоинству человека и его жизни.

    Игорь Корольков

    Игорь Корольков
    Работал в «Комсомольской правде», «Известиях», «Российской газете» (1991 год), «Московских новостях». Специализировался на журналистских расследованиях. Лауреат премии Союза журналистов России и Академии свободной прессы.