Ельцин Центр

Дайджесты и комментарии
  • 1991
  • 1992
  • 1993
    Таджикистан, 1993. Фото: Виктория ИВЛЕВА.
    Таджикистан, 1993. Фото: Виктория ИВЛЕВА.

    Хочет — не хочет… Или к вопросу о правовом нигилизме в России

    День за днем. События и публикации 30 мая 1993 года комментирует обозреватель Аркадий Дубнов*

    На всю первую полосу «Московских новостей» от 30 мая 1993 года — фотография спецкора «МН» Виктории Ивлевой.

    Подпись: «Изгнанники». Афганистан. Май 1993 года. Тюрьма Махбас. Лагерь таджикских беженцев.

    Текст к фото короткий:

    «Неделю назад стало известно о подготовке и скором подписании договора между Россией и Таджикистаном. Накануне этого события из командировки в лагеря таджикских беженцев в Афганистане вернулась спецкор «МН» Виктория Ивлева, здесь мы публикуем ее снимок.
    В эти же дни в распоряжении редакции оказалось секретное письмо Президенту России от лидеров таджикской оппозиции. Они выражают протест в связи с решением Верховного Совета России отправить войска в Таджикистан. В письме говорится об убийствах и пытках в сегодняшнем Таджикистане. Десятки тысяч таджиков скитаются на чужбине, — пишут авторы…

    Впрочем, все это, наверное, было известно российской стороне задолго до подписания договора».

    Фото опрокинуло меня в воспоминания. Я впервые оказался в Афганистане, очевидно, в то же время, что и Ивлева, весной 1993-го. Точнее, в апреле. Тоже в попытке найти лагеря таджикских беженцев. Потому что видел и знал, что происходит в Таджикистане после прихода к власти ноябре 1992-го Эмомали Рахмонова. Кажется, уже приходилось вспоминать эту историю, как никому не известного председателя Кулябского облисполкома, а за полтора месяца до этого председателя совхоза в той же области привезли в дом культуры знатного совхоза под Худжандом, где проходила 16-я сессия (сейчас в Таджикистане ее называют «исторической») Верховного Совета республики. Там он избирается председателем, а президента Рахмона Набиева заставили уйти в отставку.

    Это означало приход к власти прокоммунистического Народного фронта, сторонники которого начали кровавое сведение счетов с оппозицией. В условиях Таджикистана, разделенного по кланово-региональному принципу, это означало начало войны одних регионов, где большинство были за «фронтовиков», с другими, условно поддерживающими оппозицию. Как тогда говорили: «Вовчики» против «юрчиков».

    «Вовчики», — потому что якобы, ваххабиты. Почему «юрчики», — уже никто не помнит…

    Понятно, на чьей стороне была поддержка России, — конечно, на стороне Народного фронта. За него воевали военные 201-й российской дивизии, расквартированной незадолго до этого в Таджикистане после вывода из Афганистана. Оппозиция воспринималась в первую очередь, как сила исламистская, а говоря понятным нашим военным языком, — моджахеды, то есть те, с которыми они воевали в Афгане. Это было и так, и совсем не так… Потому что оппозицией считались жители Гарма, Кофарнихона, Раштской долины и даже Горного Бадахшана, откуда родом были самые яркие и заметные деятели таджикской интеллигенции, выступившие с антикоммунистических позиций, а в условиях Таджикистана, — означавших возвращение к национальным традициям, главной из которых была приверженность к исламу.

    Жестокость, с которой бушевала гражданская война таджиков против таджиков, была запредельной. Мне довелось отчасти быть тому свидетелем, когда поздней осенью 1992-го я оказался в группе сопровождавших бывшего тогда вице-президентом Киргизии генерала Феликса Кулова, вылетевшего в Таджикистан с миротворческим мандатом, полученным на саммите СНГ в Бишкеке…

    Многие тысячи жителей «оппозиционных» регионов были убиты, растерзаны, а другие, спасаясь бегством, бежали на юг, в сторону таджико-афганской границы, пытаясь на чем попало перебраться через пограничный Пяндж. А сверху по ним стреляли из вертолетов без опознавательных знаков… Но всем было известно, чьи были эти «вертушки», российские и узбекские…

    Тем, кто повезло перебраться на тот берег живым, оставалось одно, — оказаться в одном из лагерей беженцев, которые спешно обустраивались при содействии ООН.

    Я видел в 1993-м несколько таких лагерей вдоль дороги неподалеку от Мазари-Шарифа на севере Таджикистана. Бесконечные пространства палаток и уже огромные кладбища подле них… Чаще всех умирали дети, особенно в первую зиму 1992–93 годов.

    После той поездки я «заболел» Афганистаном, где был с тех пор не меньше десятка раз, — до прихода талибов, при них, и после них… Тот, кто хотя бы раз оказался в этой стране (разумеется, не с оружием в руках), меня поймет.

    В том же номере «МН» в традиционной рубрике «Цитата» (сегодня эта рубрика присутствует в «Ведомостях», но в ином формате, без редакционных комментариев) приводятся слова Генерального прокурора России Валентина Степанкова, сказанные им по поводу написанной и вышедшей из печати его книги о путче ГКЧП.

    «Мы имели право высказать до суда свое мнение, так как следствие было закончено и обвинение предъявлено…», сказал глава надзорного ведомства, призванного следить за исполнением закона.

    «МН» обращает внимание, что книга была сдана в набор 7 июля 1992 года, подписана в печать 26 августа (такой скорости книгопечатания позавидовал бы сам автор «Малой земли» и «Целины»), а обвинительное заключение гэкачепистам утверждено только 14 декабря того же года.

    «Комментируя обвинения в его личной заинтересованности в исходе дела, Степанков сказал «Интерфаксу», что «в стране нельзя найти незаинтересованного человека», он и «сейчас считает, что в августе 91-го имел место заговор с целью захвата власти», пишет автор «МН» и продолжает: «Заинтересованных, вполне возможно, много, но Генеральный прокурор в этой стране один. И он должен был быть в первую очередь заинтересован в том, чтобы зло было наказано по закону. Вместо этого он поспешил вынести гэкачепистам собственный приговор, тем самым поставив и своих коллег-прокуроров, и суд в очень сложное положение. Пока все они дружно ищут выход из этого положения, подсудимые торжествуют. Вопрос на засыпку: так в чем же был заинтересован Генеральный прокурор, когда публиковал книгу, не дожидаясь приговора?».

    Не знаешь даже, плакать или смеяться… Третий десяток лет российские блюстители закона, в буквальном смысле, ведь главная функция прокуратуры, — следить за безусловным исполнением закона, — ставят в тупик, а иногда развлекают нашего брата-журналиста. Генпрокурор первых либерально-ельцинских лет на голубом глазу защищает свое право выносить суждение о виновности обвиняемых до решения суда!

    Последний подобной демонстрацией юридической ушлости отечественных законников стала нашумевший обмен любезностями между бывшим журналистом, а ныне, — генералом «юридических войск» Владимиром Маркиным и тогда еще вице-премьером Владиславом Сурковым.

    Вкратце эта история выглядит так.

    Представитель Следственного комитета России Владимир Маркин раскритиковал вице-премьера российского правительства Владислава Суркова, который во время выступления в Лондонской школе экономики упрекнул СКР в «излишне активной деятельности». Имелся в виду коррупционный скандал в фонде «Сколково». Сурков заметил, что до суда «так громко говорить о нарушениях, может быть, и неправильно», и добавил, что следователи своей энергичной работой» подрывают репутацию фонда.

    Маркин опубликовал статью в «Известиях», где назвал выступление Суркова в Лондоне «стоном».

    Источник «Интерфакса» в аппарате правительства выразил недоумение по поводу тона статьи. «Маркин утверждает, что кто-то находится в «руководстве власти, против которой протестует». «Это похоже на политический донос, цитирует «Коммерсант» источник в российском правительстве. — Кроме того, непонятна избыточная энергичность, с которой Маркин отстаивает право на расследование хищений. Он, видимо, не ознакомился с полным текстом выступления Суркова. Тот как раз неоднократно заявлял, что фонд «Сколково» должен сотрудничать со следствием, что необходимо выявлять и наказывать тех, кто ворует. Он только напомнил при этом, что в стране действует конституционная норма о презумпции невиновности, а также и о том, что поспешные заявления по недоказанным эпизодам могут незаслуженно подорвать репутацию отдельных людей и целых проектов», — сказал источник.

    Владислав Сурков отказался комментировать статью.

    Заметим, что автор заметки в «МН» не так уж сильно ошибся, когда предположил, что гэкачеписты обязательно используют давление на судей, оказываемое генпрокурором в своих целях. В 1994 году все они попали под амнистию…

    Впрочем, стоит ли удивляться тому, как в нынешней России своеобразно относятся к отправлению правосудия. Вот свежайший пример. 23 мая президент Путин отклонил законопроект об амнистии для осужденных по экономическим преступлениям, который был предложен омбудсменом по делам предпринимателей Борисом Титовым.

    «Под амнистию попадают совсем разные категории осужденных. Я имею в виду, что там находятся и так называемые фальшивомонетчики, там находятся и люди, которые были осуждены за криминальный экспорт материалов двойного применения, которые могут быть использованы в производстве оружия и даже оружия массового уничтожения. Там есть и другие категории граждан, которые осуждены формально по экономическим преступлениям, но степень их общественной опасности выходит далеко за рамки сути той проблемы, о которой вы говорите. Я предлагаю все внимательно проанализировать и вместе с вами, вместе с экспертами в этой сфере, вместе с Генпрокуратурой посмотреть, сделать выводы и потом принять взвешенное решение», — заявил президент России.

    Эти слова ни что иное, нежели свидетельство правового нигилизма. Но главное в другом: таким образом Путин признал политически мотивированными уголовные преследования «формально осужденных по экономическим преступлениям граждан». Ведь как иначе объяснить ссылки на «степень их общественной опасности», которая «выходит далеко за рамки сути той проблемы»? Гарант конституции ясно и откровенно рассказывает, что «определенные категории граждан» посадили за экономические преступления лишь «формально», фактически же вина их в другом: они «общественно опасны»… Но формализовать с юридической точки зрения их «преступления» российское правосудие не может, не прибегая к обвинениям политического характера. А сделать этого никак нельзя по определению, в России нет политических узников…

    Но есть устойчивые признаки правового беспредела.

    Впрочем, директор по макроэкономическим исследованиям ВШЭ Сергей Алексашенко в интервью РИА «Новости» формулирует это иначе: «Мне кажется, президент просто не хочет этого делать, и все…».

    Хочет — не хочет… Весьма правовые категории.

    Аркадий Дубнов

    Аркадий Дубнов
    Международный обозреватель газеты «Московские новости». Закончил МЭИ, работал в НИИ и на АЭС. В журналистике с 1990-го: «Демократическая Россия», «Новое время», «Радио Свобода», «Время новостей». 20 лет наблюдает за тем, что происходит на месте бывшего Союза.